Мягкое вхождение в литературу. Без мыла.
Dec. 4th, 2006 12:15 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
marta_ketro(Один из самых симпатичных авторов «Центрполиграфа», Ирина Ульянина, однажды пожелала мне вот этого самого, что в заголовке. Нет, про мыло, это уже я добавила.)
В Переделкино я попала совсем случайно – одна девочка посоветовала прислать текст, потом другая сказала, что «подошло». Это я к тому, что всякие разговоры об интригах в писательской среде мне не очень понятны. То есть, я уверена, что они существуют в каких-то заоблачных высотах, где раздают премии и дачи, но на уровне возможности поработать препятствий никому не чинят, хочешь работать – работай. Никто у тебя клаву из рук вырывать не будет, никто от литпроцесса не отрежет и кислород не перекроет. Даже обидно.
И вот я, вся в развратном белье , приезжаю к дому литераторов. Со мною ноутбук, рюкзак и муж, и при некотором напряжении фантазии можно догадаться, кто из нас кого тащит, а кто сам идёт, размахивая руками и вереща «если мы опоздаем и меня не возьмут в писатели, я тебя отравлю».
Но мы успеваем, меня пускают в автобус, и всю дорогу я достойно читаю славянскую филологию, потому что творческому человеку прилично. Скажу сразу, что остальное время учебник изящно пролежал на прикроватной тумбочке, рядом с молочком для снятия макияжа (на письменном столе для симметрии хранилось литературоведенье) – это не на публику, я жила одна, а для моего спокойствия, что вроде как процесс подготовки к сессии в разгаре.
Полагалось бы поселиться в старом корпусе, овеянном историей и некомфортном, но кто-то из мэтров не приехал, и мне совершенно случайно (опять) достался просторный номер в новом, с ванной и балконом, - 117-й, как статья за изнасилование малолетних. К счастью для малолетних, у меня были другие планы.
И вот, вы понимаете, я приезжаю в самое писательское место на свете, распаковываю вещи, потом немного сплю перед обедом, просыпаюсь и выхожу на длинный балкон, смотрю на старые высокие сосны, редкие дачи, вдыхаю серебряный, чем-то морской воздух, и тут у меня звонит мобильник и незнакомый мужской голос говорит: «Здравствуйте, меня зовут Дмитрий Воденников…» (Ну, дело у него нашлось. Ко мне.) И когда я мы заканчиваем разговор, я щёлкаю крышкой тедефона и победоносно сообщаю миру: «YES! Я писатель!»
Да, ну а потом пошли семинары, и вдруг я почувствовала, что не так много понимаю в текстах, как казалось, и это весьма освежающее чувство. Вообще, встречи с мастерами очень утешают. Когда видишь человека, который в твоём деле не то, что на голову выше, а вообще с ним нечем меряться, то такой покой наступает… Потому что иногда кажется, что несёшься на острие атаки, и непонятно, на кого смотреть, а тут вдруг находишь какие-то ориентиры впереди, среди живых и, в целом, доступных людей, и уже ясно, куда двигаться, и не настолько одиноко.
Я привезла показать свою бедную книжечку, и ужасно забавно было видеть, как мастера держат её в руках, перекладывают среди записей и распечаток, – как будто в их бумагах неожиданно оказались новенькие розовые стринги, - трогают небрезгливо, но с глубинным недоумением.
Семинар вели Анатолий Курчаткин и Евгений Попов. Последний подарил мне книгу «Подлинная история «Зелёных музыкантов»», которая оказалась в чистом виде гипертекстом, в сетевом понимании этого слова. С учётом того, что книга была закончена в 97 году, может и не нарочно. И эти люди запрещали мне ковыряться в носу!…
Очень хочется подробно написать про семинаристов, но не знаю, насколько это этично, поэтому ограничусь общими местами: у всех приехавших была разная степень опытности, но в смысле таланта все оказались очень хорошие, правда.
Зовутся они так:![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
ir_vorona (если не путаю), laivell, manka_kapak, peremukhin, snegirev
И я видела настоящую Римму Казакову (я знаю, что по правилам политеса принято говорить «Римму Фёдоровну», но мне приятно называть, как читатель, тем именем, которое привыкла узнавать в журналах и на обложках). Для её семинара из моего номера взяли два стула, и я потом ещё долго обмирала от гордости: это как же маме потом можно будет хвастать, что сама Римма Казакова у меня стулья забрала! К тому моменту я поняла, что той работы, как я её себе представляла, - за письменным столом с синей лампой, - у меня не получится, поэтому отдала с лёгкостью.
*(а в жежешечке и вовсе крутой заголовок мог быть – «бумажные писатели отбирают у сетевых стул». Но я, простая душа, честно считаю людей «с книжной полки» особенными.)
На открытии прозвучало недвусмысленное заявление: «Призываем вас соблюдать порядок, ВЫПИЛ - СИДИ В НОМЕРЕ!». Отсюда я сделала вывод, что есть традиции, которые не мне нарушать – придётся квасить. К сожалению, высокое звание писателя я опозорила – в мусоре из моего номера были только пакеты из-под сока, бутылки от йогурта и воды без газа, и никакой вино-водочной тары. В свободное время я, как Офелия, спала и ела, ела и спала. Почему-то пить не хотелось, по утрам приятно было иметь свежую голову (как ни банально звучит), там много полезного говорили. Правда, соседи за стеной так не считали, но я давно наловчилась засыпать под «По долинам и по взгорьям», когда маленькая была – папа носил меня на руках и немузыкально пел именно её и ещё про Щорса.
Иногда по ночам дружно взвывали собаки, полдюжины примерно, но всегда ненадолго.
Моё собственное обсуждение прошло миленько. В носу ковырять, на самом деле, мне никто не запрещал, это я для красного словца. Напротив, советовали копать глубже. Про «улитку» говорили разное, но особенно приятна была фраза, что героиня её – счастливый человек. Счастливого-то нескучно написать не всякий может. Прозвучали очаровательные шпильки, но ровно такие, чтобы в сдержанной Марте проснулась молодая шпана, которая жаждет показать всем, у кого галифе ширше. А вот, чтобы затоптать – не было этого, подобных намерений никто не имел. Признали меня, короче говоря, литературой. Своеобразной. И вообще, жежешечку одобрили как механизм приучения людей к читательству и писательству, а профанацией, наоборот, не обзывались. В плане практической пользы, мастера овладели термином «много букв», а я лично получила парочку бесценных мыслей для дальнейшего думанья.
Прощальный банкет длился всего полтора часа, съесть и выпить ничего толком не успели, и нас призвали «забирать всё». Я сцапала бутылку аргентинского вина и вышла в холл, собираясь подождать людей, поблагодарить за науку и прочее. Но что-то такое со мной случилось, видимо, проснулся древний Инстинкт Завладевшего Бутылкой, и я быстро-быстро пошла, надела куртку и умчалась в номера. Очнулась у себя, прижимая к груди совершенно ненужное мне «Tres de oro». Не думаю, что это от жадности, скорее от смущения. Поэтому, пользуясь случаем, пишу тут: «Спасибо!»
До самого отъезда не видела ни одной кошки, очень тосковала, что некого гладить, но в конце, утром субботы, встретила под своей дверью большого чёрного кота. Приняла его появление, как подарок.
Когда нас привезли обратно в город, ощущения «разжалования из писателей» не возникло. Хоть в Переделкино, хоть вне его, - либо ты можешь писать, либо нет. Тем более, в переходе на Садовом кольце нас встречали медные трубы – старичок играл по нотам что-то неторопливое и сексуальное.
Можно было бы и закончить, но ещё вот что:
В день отъезда я проснулась около девяти, и у меня ещё было время подумать. Я вспомнила лисичкин хлеб, который дедушка приносил мне из леса. Он тоже читал Пришвина, поэтому каждый раз, вернувшись, разворачивал чистый клетчатый платок и отдавал мне два куска чуть подсохшего орловского хлеба. Вот, рассказывал он, встретил лисичку, она и говорит: «я знаю, у тебя есть хорошая девочка, Иночек, отнеси ей от меня гостинец», положила на пенёк и убежала. Чёрт, я так гордилась, что обо мне знают лисички! И хлеб был, конечно, невероятно вкусный. В принципе, я видела, что почти такой же отрезали от буханки тёмным ножом с красной пластмассовой ручкой, перевязанной изолентой, а чуть раньше покупали в «палатке» – крытом фургоне, который дважды в неделю приезжал к церкви, и через его заднюю дверь какие-то мужики продавали водку, сахар и этот вкусный, не магазинный хлеб. Но дедушка приносил чуть другой, лисичкин, и всё тут.
И я, в общем, сообразила, что если говорить о текстах, то я ничего особенного, кроме лисичкиного хлеба, миру предложить не могу. Обыкновенная жизнь, обыкновенные мысли и слова, которые сносили в какой-то лес, и что там с ними произошло, неизвестно, но я возвращаю их чуть другими. Потому что запомнила - всякой девочке приятно, что лисичка о ней знает. И всякой лисичке приятно, что её хлеб едят.
Да, вот с этими светлыми мыслями я вернулась домой, с порога заявила мужу, что всё, писатель без стола – деньги на ветер, и он мне сегодня притащил старый письменный стол от какой-то вдовой генеральши и ещё сосновую столешницу из «бауклотца», и как только мне сделают рабочее место, я всем покажу, насчёт галифе (но не в смысле целлюлита).
ЗЫ. Мой кот всю неделю играл в motherless child и обоссал всю квартиру, судя по запаху, до потолка. Зато декабрист зацветает.
В Переделкино я попала совсем случайно – одна девочка посоветовала прислать текст, потом другая сказала, что «подошло». Это я к тому, что всякие разговоры об интригах в писательской среде мне не очень понятны. То есть, я уверена, что они существуют в каких-то заоблачных высотах, где раздают премии и дачи, но на уровне возможности поработать препятствий никому не чинят, хочешь работать – работай. Никто у тебя клаву из рук вырывать не будет, никто от литпроцесса не отрежет и кислород не перекроет. Даже обидно.
И вот я, вся в развратном белье , приезжаю к дому литераторов. Со мною ноутбук, рюкзак и муж, и при некотором напряжении фантазии можно догадаться, кто из нас кого тащит, а кто сам идёт, размахивая руками и вереща «если мы опоздаем и меня не возьмут в писатели, я тебя отравлю».
Но мы успеваем, меня пускают в автобус, и всю дорогу я достойно читаю славянскую филологию, потому что творческому человеку прилично. Скажу сразу, что остальное время учебник изящно пролежал на прикроватной тумбочке, рядом с молочком для снятия макияжа (на письменном столе для симметрии хранилось литературоведенье) – это не на публику, я жила одна, а для моего спокойствия, что вроде как процесс подготовки к сессии в разгаре.
Полагалось бы поселиться в старом корпусе, овеянном историей и некомфортном, но кто-то из мэтров не приехал, и мне совершенно случайно (опять) достался просторный номер в новом, с ванной и балконом, - 117-й, как статья за изнасилование малолетних. К счастью для малолетних, у меня были другие планы.
И вот, вы понимаете, я приезжаю в самое писательское место на свете, распаковываю вещи, потом немного сплю перед обедом, просыпаюсь и выхожу на длинный балкон, смотрю на старые высокие сосны, редкие дачи, вдыхаю серебряный, чем-то морской воздух, и тут у меня звонит мобильник и незнакомый мужской голос говорит: «Здравствуйте, меня зовут Дмитрий Воденников…» (Ну, дело у него нашлось. Ко мне.) И когда я мы заканчиваем разговор, я щёлкаю крышкой тедефона и победоносно сообщаю миру: «YES! Я писатель!»
Да, ну а потом пошли семинары, и вдруг я почувствовала, что не так много понимаю в текстах, как казалось, и это весьма освежающее чувство. Вообще, встречи с мастерами очень утешают. Когда видишь человека, который в твоём деле не то, что на голову выше, а вообще с ним нечем меряться, то такой покой наступает… Потому что иногда кажется, что несёшься на острие атаки, и непонятно, на кого смотреть, а тут вдруг находишь какие-то ориентиры впереди, среди живых и, в целом, доступных людей, и уже ясно, куда двигаться, и не настолько одиноко.
Я привезла показать свою бедную книжечку, и ужасно забавно было видеть, как мастера держат её в руках, перекладывают среди записей и распечаток, – как будто в их бумагах неожиданно оказались новенькие розовые стринги, - трогают небрезгливо, но с глубинным недоумением.
Семинар вели Анатолий Курчаткин и Евгений Попов. Последний подарил мне книгу «Подлинная история «Зелёных музыкантов»», которая оказалась в чистом виде гипертекстом, в сетевом понимании этого слова. С учётом того, что книга была закончена в 97 году, может и не нарочно. И эти люди запрещали мне ковыряться в носу!…
Очень хочется подробно написать про семинаристов, но не знаю, насколько это этично, поэтому ограничусь общими местами: у всех приехавших была разная степень опытности, но в смысле таланта все оказались очень хорошие, правда.
Зовутся они так:
ir_vorona (если не путаю), laivell, manka_kapak, peremukhin, snegirevИ я видела настоящую Римму Казакову (я знаю, что по правилам политеса принято говорить «Римму Фёдоровну», но мне приятно называть, как читатель, тем именем, которое привыкла узнавать в журналах и на обложках). Для её семинара из моего номера взяли два стула, и я потом ещё долго обмирала от гордости: это как же маме потом можно будет хвастать, что сама Римма Казакова у меня стулья забрала! К тому моменту я поняла, что той работы, как я её себе представляла, - за письменным столом с синей лампой, - у меня не получится, поэтому отдала с лёгкостью.
*(а в жежешечке и вовсе крутой заголовок мог быть – «бумажные писатели отбирают у сетевых стул». Но я, простая душа, честно считаю людей «с книжной полки» особенными.)
На открытии прозвучало недвусмысленное заявление: «Призываем вас соблюдать порядок, ВЫПИЛ - СИДИ В НОМЕРЕ!». Отсюда я сделала вывод, что есть традиции, которые не мне нарушать – придётся квасить. К сожалению, высокое звание писателя я опозорила – в мусоре из моего номера были только пакеты из-под сока, бутылки от йогурта и воды без газа, и никакой вино-водочной тары. В свободное время я, как Офелия, спала и ела, ела и спала. Почему-то пить не хотелось, по утрам приятно было иметь свежую голову (как ни банально звучит), там много полезного говорили. Правда, соседи за стеной так не считали, но я давно наловчилась засыпать под «По долинам и по взгорьям», когда маленькая была – папа носил меня на руках и немузыкально пел именно её и ещё про Щорса.
Иногда по ночам дружно взвывали собаки, полдюжины примерно, но всегда ненадолго.
Моё собственное обсуждение прошло миленько. В носу ковырять, на самом деле, мне никто не запрещал, это я для красного словца. Напротив, советовали копать глубже. Про «улитку» говорили разное, но особенно приятна была фраза, что героиня её – счастливый человек. Счастливого-то нескучно написать не всякий может. Прозвучали очаровательные шпильки, но ровно такие, чтобы в сдержанной Марте проснулась молодая шпана, которая жаждет показать всем, у кого галифе ширше. А вот, чтобы затоптать – не было этого, подобных намерений никто не имел. Признали меня, короче говоря, литературой. Своеобразной. И вообще, жежешечку одобрили как механизм приучения людей к читательству и писательству, а профанацией, наоборот, не обзывались. В плане практической пользы, мастера овладели термином «много букв», а я лично получила парочку бесценных мыслей для дальнейшего думанья.
Прощальный банкет длился всего полтора часа, съесть и выпить ничего толком не успели, и нас призвали «забирать всё». Я сцапала бутылку аргентинского вина и вышла в холл, собираясь подождать людей, поблагодарить за науку и прочее. Но что-то такое со мной случилось, видимо, проснулся древний Инстинкт Завладевшего Бутылкой, и я быстро-быстро пошла, надела куртку и умчалась в номера. Очнулась у себя, прижимая к груди совершенно ненужное мне «Tres de oro». Не думаю, что это от жадности, скорее от смущения. Поэтому, пользуясь случаем, пишу тут: «Спасибо!»
До самого отъезда не видела ни одной кошки, очень тосковала, что некого гладить, но в конце, утром субботы, встретила под своей дверью большого чёрного кота. Приняла его появление, как подарок.
Когда нас привезли обратно в город, ощущения «разжалования из писателей» не возникло. Хоть в Переделкино, хоть вне его, - либо ты можешь писать, либо нет. Тем более, в переходе на Садовом кольце нас встречали медные трубы – старичок играл по нотам что-то неторопливое и сексуальное.
Можно было бы и закончить, но ещё вот что:
В день отъезда я проснулась около девяти, и у меня ещё было время подумать. Я вспомнила лисичкин хлеб, который дедушка приносил мне из леса. Он тоже читал Пришвина, поэтому каждый раз, вернувшись, разворачивал чистый клетчатый платок и отдавал мне два куска чуть подсохшего орловского хлеба. Вот, рассказывал он, встретил лисичку, она и говорит: «я знаю, у тебя есть хорошая девочка, Иночек, отнеси ей от меня гостинец», положила на пенёк и убежала. Чёрт, я так гордилась, что обо мне знают лисички! И хлеб был, конечно, невероятно вкусный. В принципе, я видела, что почти такой же отрезали от буханки тёмным ножом с красной пластмассовой ручкой, перевязанной изолентой, а чуть раньше покупали в «палатке» – крытом фургоне, который дважды в неделю приезжал к церкви, и через его заднюю дверь какие-то мужики продавали водку, сахар и этот вкусный, не магазинный хлеб. Но дедушка приносил чуть другой, лисичкин, и всё тут.
И я, в общем, сообразила, что если говорить о текстах, то я ничего особенного, кроме лисичкиного хлеба, миру предложить не могу. Обыкновенная жизнь, обыкновенные мысли и слова, которые сносили в какой-то лес, и что там с ними произошло, неизвестно, но я возвращаю их чуть другими. Потому что запомнила - всякой девочке приятно, что лисичка о ней знает. И всякой лисичке приятно, что её хлеб едят.
Да, вот с этими светлыми мыслями я вернулась домой, с порога заявила мужу, что всё, писатель без стола – деньги на ветер, и он мне сегодня притащил старый письменный стол от какой-то вдовой генеральши и ещё сосновую столешницу из «бауклотца», и как только мне сделают рабочее место, я всем покажу, насчёт галифе (но не в смысле целлюлита).
ЗЫ. Мой кот всю неделю играл в motherless child и обоссал всю квартиру, судя по запаху, до потолка. Зато декабрист зацветает.
