Раскопки для dobrova.

0ленева недавно написала гениальный пост, и я никак не могла разгадать, в чём его секрет, потому что вроде как совершенно обыкновенный, http://0leneva.livejournal.com/190390.html. Она сказала, что хенд-мейд - текст написан руками, без применения компьютера.

Ого, думаю, ого.

Но я уже сто лет не делала этого руками, вот разучилась, хоть убейте (последнее рукописное было: «любовь, как звезда Давида..» и т.д.), поэтому решила поискать в старых бумажках. Нашла зелёную тетрадочку, а там ужас такой, такой ужас…
Кому я только не подражала 10 лет назад (это по поводу стиля, дорогая Кэт «dobrova»). Но не очень стыдный текст, просто чуть глуповатый. Карочи:

…мной прежде владела уверенность, что записывать свои рассказы нужно золотым пером в толстой книге с глянцевыми страницами, переплетёнными на заказ. Или хотя бы новой ручкой в новой тетрадке. Но чтобы так – чем попало и на огрызках, это ужасно. И, тем не менее, эта история застигла меня так неожиданно, что я не успела подготовиться.
И к тому же – осень, хочется сидеть, скорчившись, экономя движения. Жаль, что я не успела купить новую ручку до этого странного припадка тоски, потому что теперь мне её, кажется, не купить никогда.

…итак, у Глафиры случился внезапный припадок тоски, который, впрочем, казался внезапным только ей самой, а для стороннего наблюдателя был вполне закономерен. Ибо ему предшествовали две недели у моря, - дивные, дивные. Мало того, что её программа «худеть, загорать и тратить деньги» была выполнена полностью (на 2 килограмма, до кофейного оттенка, до последнего рубля), кроме этого случились ещё нечаянные радости. Запах нагретых солнцем камней и горных трав; млечный путь во всё небо, который спускался к морю и отражался в воде, – такое трепетная городская женщина способна запомнить на всю жизнь. Плюс вполне сносная любовная история. Естественно, тысячу раз естественно, что вернувшись к мужу, в поразительно грязную квартиру (когда успел так загадить?!), Глафира была подавлена. Более того, оказалась на грани нервного срыва.
- Мои платья вышли из моды, - кричала она (ложь, они туда даже не входили).
- Я устала от этой кухни, - снова ложь, когда бы успела.
- Глупо быть верной женой человеку, который тебя не ценит, - можно даже не комментировать, но от лжи, как известно, зубы белеют.
Чтобы спасти остатки душевного здоровья, Глафира решила поехать в Харьков.
- Почему бы и нет, – щебетала она, – Харьков – где это? У меня там подруга, дивный город, я в нём никогда не была.
Это Глафира опять врала, она точно знала, что от Харькова шесть часов езды до городка, в котором живёт её крымское приключение. Интересно же посмотреть, какой он дома, и что скажет при встрече. Риск небольшой, ведь он, кажется, не женат.
Муж достал где-то денег, и был, кажется, рад, что она уезжает.

…по-моему, он был даже рад, что я уезжаю, свинья. Этот город отвратителен, холодно, серо, дорога разбита, хочется пасть, как лошадь, и лежать на боку, в грязи, подтянув тонкие ноги к брюху. Только где же у меня брюхо, да и лошадей в колготках не бывает. А без колготок холодно, если эти порвутся, то всё, где я в этой дыре куплю приличные колготки? Сказали, театр там, на площади, пустят ли меня ещё эти, как их? - вахтёры… ну да пусть попробуют… Чёртова Машка, где её искать в этом городе…

...найти Машу в театре было нельзя, она там больше не работала, и на улице Строителей не жила. Пришлось Глафире пойти на вокзал и отстоять длинную очередь к междугородним телефонам. Длинная – не то слово, она была гадкая, нечётких очертаний, давно не мытая, пахнущая жареными куриными ногами и крутыми яйцами, но всё равно голодная и злая. Но у Глафиры оставался маленький шанс – визитная карточка на плохой бумаге, с телефоном провинциального театрального деятеля, который в Крыму был просто горячим подвижным телом, в меру пахнущим и потеющим.
Было бы здорово увидеть его в костюме, подумала Глафира, и стала прозваниваться.
Сразу, – вот странно, – сразу развязный молодой голос ответил: «Сковородников? Нету ево. Ушёл только что, к нему чувиха из Москвы приехала, он её домой поволок. Крымская его, Глафирой зовут, тоже мне кликуха…»
Почему-то больше всего Глафиру удивила подозрительная осведомлённость и разговорчивость развязного молодого голоса. Так сразу всё и выложил незнакомому человеку по телефону. А уж потом, как водятся, наступила очередь недоумения и страха. Никто не мог знать, никто не мог подстроить, совпадения исключены, в силу редкости имён и конкретности ситуации. Не было в Крыму другой Глафиры, другого Сковордникова, а в городке этом дурацком – другого театра «Дельта».
Попутно она отметила ещё одну странность – сплошные театральные люди попадаются ей в последние годы, хотя плевать на это, что теперь-то делать?
Поехать туда и разобраться, решила Глафира. Но тут её наконец-то скрутило, накатил чёрный ужас, а в животе пустота, примерно, как если бы давно не действующий автомат для размена монет дико захохотал и стал вздымать невесть откуда взявшиеся руки, а ты стоишь к нему спиной.

… а я стою к нему спиной. Господи, господи, спаси, сохрани и помилуй меня, грешную, во имя отца, сына и святого духа, и ещё отче наш, сущий на небесах, а, не помню…. Ну всё равно, господи, я буду хорошей, только не пугай меня так больше, ну прости. Домой, домой скорей, там муж, я не буду больше никогда, и Поросёнок мой там, я больше никогда не буду на него кричать, только спаси меня, господи.

…господи, бедная Глафира, она взяла билет на вечерний поезд до Москвы, и с ужасным лицом просидела половину ночи на верхней полке, скорчившись, почему-то боясь ложиться. А потом уснула.
Утром всё показалось не таким уж страшным. Не то, чтобы она забыла свой договор с богом. Нет, она была готова выполнить всё, что обещала, - но без фанатизма. Муж удивится, что она вернулась так быстро, а она будет с ним нежной, как никогда, скажет, что соскучилась, и постарается, чтобы он поверил. Забавно попробовать с ним, как с чужим…
Глафира не чаяла добраться до дома, и бегом взлетела на третий этаж, позвонила, и услышала за дверью сразу три голоса.

… я услышала мужа, крикнувшего из дальней комнаты: «Глафира, открой», и Поросёнка: «Мама, звонят!», и нежное «иду-иду», пропетое ею – мной – ею -

Раскопки для dobrova.

0ленева недавно написала гениальный пост, и я никак не могла разгадать, в чём его секрет, потому что вроде как совершенно обыкновенный, http://0leneva.livejournal.com/190390.html. Она сказала, что хенд-мейд - текст написан руками, без применения компьютера.

Ого, думаю, ого.

Но я уже сто лет не делала этого руками, вот разучилась, хоть убейте (последнее рукописное было: «любовь, как звезда Давида..» и т.д.), поэтому решила поискать в старых бумажках. Нашла зелёную тетрадочку, а там ужас такой, такой ужас…
Кому я только не подражала 10 лет назад (это по поводу стиля, дорогая Кэт «dobrova»). Но не очень стыдный текст, просто чуть глуповатый. Карочи:

…мной прежде владела уверенность, что записывать свои рассказы нужно золотым пером в толстой книге с глянцевыми страницами, переплетёнными на заказ. Или хотя бы новой ручкой в новой тетрадке. Но чтобы так – чем попало и на огрызках, это ужасно. И, тем не менее, эта история застигла меня так неожиданно, что я не успела подготовиться.
И к тому же – осень, хочется сидеть, скорчившись, экономя движения. Жаль, что я не успела купить новую ручку до этого странного припадка тоски, потому что теперь мне её, кажется, не купить никогда.

…итак, у Глафиры случился внезапный припадок тоски, который, впрочем, казался внезапным только ей самой, а для стороннего наблюдателя был вполне закономерен. Ибо ему предшествовали две недели у моря, - дивные, дивные. Мало того, что её программа «худеть, загорать и тратить деньги» была выполнена полностью (на 2 килограмма, до кофейного оттенка, до последнего рубля), кроме этого случились ещё нечаянные радости. Запах нагретых солнцем камней и горных трав; млечный путь во всё небо, который спускался к морю и отражался в воде, – такое трепетная городская женщина способна запомнить на всю жизнь. Плюс вполне сносная любовная история. Естественно, тысячу раз естественно, что вернувшись к мужу, в поразительно грязную квартиру (когда успел так загадить?!), Глафира была подавлена. Более того, оказалась на грани нервного срыва.
- Мои платья вышли из моды, - кричала она (ложь, они туда даже не входили).
- Я устала от этой кухни, - снова ложь, когда бы успела.
- Глупо быть верной женой человеку, который тебя не ценит, - можно даже не комментировать, но от лжи, как известно, зубы белеют.
Чтобы спасти остатки душевного здоровья, Глафира решила поехать в Харьков.
- Почему бы и нет, – щебетала она, – Харьков – где это? У меня там подруга, дивный город, я в нём никогда не была.
Это Глафира опять врала, она точно знала, что от Харькова шесть часов езды до городка, в котором живёт её крымское приключение. Интересно же посмотреть, какой он дома, и что скажет при встрече. Риск небольшой, ведь он, кажется, не женат.
Муж достал где-то денег, и был, кажется, рад, что она уезжает.

…по-моему, он был даже рад, что я уезжаю, свинья. Этот город отвратителен, холодно, серо, дорога разбита, хочется пасть, как лошадь, и лежать на боку, в грязи, подтянув тонкие ноги к брюху. Только где же у меня брюхо, да и лошадей в колготках не бывает. А без колготок холодно, если эти порвутся, то всё, где я в этой дыре куплю приличные колготки? Сказали, театр там, на площади, пустят ли меня ещё эти, как их? - вахтёры… ну да пусть попробуют… Чёртова Машка, где её искать в этом городе…

...найти Машу в театре было нельзя, она там больше не работала, и на улице Строителей не жила. Пришлось Глафире пойти на вокзал и отстоять длинную очередь к междугородним телефонам. Длинная – не то слово, она была гадкая, нечётких очертаний, давно не мытая, пахнущая жареными куриными ногами и крутыми яйцами, но всё равно голодная и злая. Но у Глафиры оставался маленький шанс – визитная карточка на плохой бумаге, с телефоном провинциального театрального деятеля, который в Крыму был просто горячим подвижным телом, в меру пахнущим и потеющим.
Было бы здорово увидеть его в костюме, подумала Глафира, и стала прозваниваться.
Сразу, – вот странно, – сразу развязный молодой голос ответил: «Сковородников? Нету ево. Ушёл только что, к нему чувиха из Москвы приехала, он её домой поволок. Крымская его, Глафирой зовут, тоже мне кликуха…»
Почему-то больше всего Глафиру удивила подозрительная осведомлённость и разговорчивость развязного молодого голоса. Так сразу всё и выложил незнакомому человеку по телефону. А уж потом, как водятся, наступила очередь недоумения и страха. Никто не мог знать, никто не мог подстроить, совпадения исключены, в силу редкости имён и конкретности ситуации. Не было в Крыму другой Глафиры, другого Сковордникова, а в городке этом дурацком – другого театра «Дельта».
Попутно она отметила ещё одну странность – сплошные театральные люди попадаются ей в последние годы, хотя плевать на это, что теперь-то делать?
Поехать туда и разобраться, решила Глафира. Но тут её наконец-то скрутило, накатил чёрный ужас, а в животе пустота, примерно, как если бы давно не действующий автомат для размена монет дико захохотал и стал вздымать невесть откуда взявшиеся руки, а ты стоишь к нему спиной.

… а я стою к нему спиной. Господи, господи, спаси, сохрани и помилуй меня, грешную, во имя отца, сына и святого духа, и ещё отче наш, сущий на небесах, а, не помню…. Ну всё равно, господи, я буду хорошей, только не пугай меня так больше, ну прости. Домой, домой скорей, там муж, я не буду больше никогда, и Поросёнок мой там, я больше никогда не буду на него кричать, только спаси меня, господи.

…господи, бедная Глафира, она взяла билет на вечерний поезд до Москвы, и с ужасным лицом просидела половину ночи на верхней полке, скорчившись, почему-то боясь ложиться. А потом уснула.
Утром всё показалось не таким уж страшным. Не то, чтобы она забыла свой договор с богом. Нет, она была готова выполнить всё, что обещала, - но без фанатизма. Муж удивится, что она вернулась так быстро, а она будет с ним нежной, как никогда, скажет, что соскучилась, и постарается, чтобы он поверил. Забавно попробовать с ним, как с чужим…
Глафира не чаяла добраться до дома, и бегом взлетела на третий этаж, позвонила, и услышала за дверью сразу три голоса.

… я услышала мужа, крикнувшего из дальней комнаты: «Глафира, открой», и Поросёнка: «Мама, звонят!», и нежное «иду-иду», пропетое ею – мной – ею -

(no subject)

1.

У меня взбесился «спейс». Я правила текст, а он вдруг схватил и быстро-быстро потащил «сентиментальную ценность» - всё дальше от основного текста, на следующую строчку, вниз… и так бы утянул на другую страницу, и съел там, если бы я не спохватилась, и не высвободила запавшую клавишу. А текст был такой:


Плохие стихи – не совсем уж ПЛОХИЕ, а просто не очень хорошие, -
они, как цветы, засушенные между страниц,
(перевернуть книгу корешком к себе, развести крылья, встряхнуть - выпадут)
цветы, бывшие пять лет назад живыми,
несомненно, представляющие теперь сентиментальную ценность,
но всё-таки мёртвые.
Они, как следы на берегу, и все мы знаем,
что недавно здесь был человек,
его ноги ступали сюда,
но сейчас это всего лишь вмятины на песке.
Они, как нелюбимая женщина,
которая почти совершенно такая, как нужно, с разницей в пару букв,
но не та, не та, не любимая.
Они, как розовое платье, как отраженье, как тень,
как всё, что вы только сможете себе представить.

А с хорошими стихами дело обстоит совсем просто –
они ни на что не похожи.

нелюбимая женщина – она, как не очень хорошие стихи,
как…

всё немного не то




Может быть, стоило скормить всё это спейсу.


2.

Уведомление: теперь сеансы публичного обнажения будут проходить под этим пиком

(no subject)

1.

У меня взбесился «спейс». Я правила текст, а он вдруг схватил и быстро-быстро потащил «сентиментальную ценность» - всё дальше от основного текста, на следующую строчку, вниз… и так бы утянул на другую страницу, и съел там, если бы я не спохватилась, и не высвободила запавшую клавишу. А текст был такой:


Плохие стихи – не совсем уж ПЛОХИЕ, а просто не очень хорошие, -
они, как цветы, засушенные между страниц,
(перевернуть книгу корешком к себе, развести крылья, встряхнуть - выпадут)
цветы, бывшие пять лет назад живыми,
несомненно, представляющие теперь сентиментальную ценность,
но всё-таки мёртвые.
Они, как следы на берегу, и все мы знаем,
что недавно здесь был человек,
его ноги ступали сюда,
но сейчас это всего лишь вмятины на песке.
Они, как нелюбимая женщина,
которая почти совершенно такая, как нужно, с разницей в пару букв,
но не та, не та, не любимая.
Они, как розовое платье, как отраженье, как тень,
как всё, что вы только сможете себе представить.

А с хорошими стихами дело обстоит совсем просто –
они ни на что не похожи.

нелюбимая женщина – она, как не очень хорошие стихи,
как…

всё немного не то




Может быть, стоило скормить всё это спейсу.


2.

Уведомление: теперь сеансы публичного обнажения будут проходить под этим пиком