Специально для пани К.:

Гай.

Когда мне было лет пять, в песочнице я познакомилась с Ленкой. Она выглядела очень взрослой и самостоятельной, и я благоговейно спросила её – ты уже ходишь в школу? И она сказала – да, а когда мы через два года пошли вместе в первый класс, я мучительно стеснялась спросить, что с ней такое случилось, неужели она второгодница (пропащий человек). Мне и в голову не приходило, что она наврала тогда.

Когда я познакомилась с Гаем, лет мне было несколько больше, и произошло это у булочной на Арбате, а не в песочнице, но жизненного опыта к тому времени прибавилось немного, а доверчивость всё так же зашкаливала.
Он говорил, что это его настоящее имя, и я хихикала – Гай и Керда.
Он был из компании настоящих арбатских мачо, которую я тогда методично исследовала сверху вниз – и по росту, и по статусу (сначала выбираешь доминирующего самца, потом самого умного, потом самого сексуального, потом самого богатого). По обоим показателям он находился на третьей ступени, а я пока занималась мальчиком с первой. Но мы сразу, с холодным московским вожделением, отметили друг друга: как будто каждый из нас был владельцем породистого тренированного животного, холёного и дорого, и мы договорились, что когда наступит время, мы спустим наших зверей, наши тела, с коротких поводков, и покажем класс.

Иногда мы пересекались за чашечкой кофе в «Печоре» на Калининском, и он вяло спрашивал, не пора ли поебаться, но я была девочкой пунктуальной, как и положено библиотекарю, и только-только переходила к самому умному, поэтому скромно отказывалась, а он не настаивал, и мы ограничивались медленным взаимным рассматриванием и предвкушением.

Вообще, он смахивал на крысу, но на хищную, сильную и очень опасную крысу. В нём была резкость и злость, которая обычно не встречалась у мажорных арбатских мальчиков. «Я боюсь тебя. – Не бойся, я очень нежный»

Он говорил, что ему 25, он родился здесь же, на Арбате, учился в той же школе, что и все они, а теперь снимает на Калининском огромную пустую квартиру.

«Представляешь, я живу сейчас с двумя проститутками, двести долларов за час, а со мной они просто так, по кайфу. Ебу и экономлю. Так сэкономишь баксов шестьсот за ночь, потом утром встать не можешь»
«Вчера мандавошек морил – вышел голый на балкон и обрызгался дихлофосом. Сам чуть не сдох»
«Мы с Владом всю ночь трахали жену немецкого посла. Она с мужем поссорилась, сидела на лавочке и плакала, мы подошли, то-сё, поехали, говорю. Она так вздохнула - изменять, так изменять! и понеслось. А утром, знаешь, я смотрю, как она одевается, и у неё колготки такие прозрачные, и бабочки на них, и ноги… а у меня сил уже нет»
«Я только что с юга, представь, выхожу из моря, как юный бог, и все девки на пляже меня хотят…»

Мы посматривали друг на друга с удовольствием, как на отсроченное пирожное в холодильнике, и немного по-хозяйски: «Что-то попа у тебя подросла, не вздумай растолстеть. – А ты высох весь, бедолага, пора бы подкачаться»

Осенью мы встретились на Арбате. У меня были коричневые высокие ботинки с толстыми, постоянно развязывающимися шнурками, и мне самой лень было наклоняться каждые пять минут, поэтому я просила всех знакомых, которые попадались по дороге, и они присаживались на мокрый асфальт и завязывали эти шнурки. И Гай тоже присел, подобрав полы длинного плаща, а потом повёл меня в кафе. Мы двинулись к «Аквариуму», он оглянулся по сторонам и сказал – о, вот он кофе. Вот эти ребята купят нам кофе. И точно, два каких-то бритых парня безропотно расплатились за нас. Он действительно похудел, под плащом оказался мягкий итальянский пиджак (подложенные плечи, закатанные рукава, комиссар Катания) и, судя по всему, Гай занимал под ним совсем мало места.
«Я сейчас на чёрном. О, чёрное, это кайф для настоящих мудаков. Сейчас еду из клуба, мы вмазались и…»
И что-то он ещё такое говорил, а я смотрела на тёмные круги под глазами, запавшие щёки, похудевшие запястья, и неожиданно поняла, что время пришло. Мокрый сентябрь, дымная горечь в воздухе, - именно сейчас между нами должно произойти нечто особенное, не плановый акробатический этюд, а настоящая встреча после череды невстреч, а потом, конечно же, любовь. «Поехали к тебе? - Прости, малыш, но я сейчас никакой, меня нужно три дня в ванной отмачивать, прежде чем употреблять. - Да, столько времени у меня нет, только пара часов. Ну, в другой раз»

Оказалось, что времени не было у него. Той же осенью его избили всё на том же Арбате, а через три дня он умер во сне.
Я узнала, что он приехал из каких-то Набережных Челнов, в последнее время жил у взрослой некрасивой женщины, и было ему 20 лет. Она сказала о нём – врал, как птица поёт. Не врал только про чёрное и про девушек – их было много на похоронах, красивых и нарядных девушек. А звали его, на самом деле, очень просто – Роман.

Не испытываю ни малейшего желания заливаться слезами при мысли о нём, потому что более всего в этой истории мне дорог момент, когда удалось почувствовать – «сейчас!…», и это впечатление никуда не делось, я и теперь легко могу вспомнить падение сердца, холод по позвоночнику и знание: «…или никогда»

Специально для пани К.:

Гай.

Когда мне было лет пять, в песочнице я познакомилась с Ленкой. Она выглядела очень взрослой и самостоятельной, и я благоговейно спросила её – ты уже ходишь в школу? И она сказала – да, а когда мы через два года пошли вместе в первый класс, я мучительно стеснялась спросить, что с ней такое случилось, неужели она второгодница (пропащий человек). Мне и в голову не приходило, что она наврала тогда.

Когда я познакомилась с Гаем, лет мне было несколько больше, и произошло это у булочной на Арбате, а не в песочнице, но жизненного опыта к тому времени прибавилось немного, а доверчивость всё так же зашкаливала.
Он говорил, что это его настоящее имя, и я хихикала – Гай и Керда.
Он был из компании настоящих арбатских мачо, которую я тогда методично исследовала сверху вниз – и по росту, и по статусу (сначала выбираешь доминирующего самца, потом самого умного, потом самого сексуального, потом самого богатого). По обоим показателям он находился на третьей ступени, а я пока занималась мальчиком с первой. Но мы сразу, с холодным московским вожделением, отметили друг друга: как будто каждый из нас был владельцем породистого тренированного животного, холёного и дорого, и мы договорились, что когда наступит время, мы спустим наших зверей, наши тела, с коротких поводков, и покажем класс.

Иногда мы пересекались за чашечкой кофе в «Печоре» на Калининском, и он вяло спрашивал, не пора ли поебаться, но я была девочкой пунктуальной, как и положено библиотекарю, и только-только переходила к самому умному, поэтому скромно отказывалась, а он не настаивал, и мы ограничивались медленным взаимным рассматриванием и предвкушением.

Вообще, он смахивал на крысу, но на хищную, сильную и очень опасную крысу. В нём была резкость и злость, которая обычно не встречалась у мажорных арбатских мальчиков. «Я боюсь тебя. – Не бойся, я очень нежный»

Он говорил, что ему 25, он родился здесь же, на Арбате, учился в той же школе, что и все они, а теперь снимает на Калининском огромную пустую квартиру.

«Представляешь, я живу сейчас с двумя проститутками, двести долларов за час, а со мной они просто так, по кайфу. Ебу и экономлю. Так сэкономишь баксов шестьсот за ночь, потом утром встать не можешь»
«Вчера мандавошек морил – вышел голый на балкон и обрызгался дихлофосом. Сам чуть не сдох»
«Мы с Владом всю ночь трахали жену немецкого посла. Она с мужем поссорилась, сидела на лавочке и плакала, мы подошли, то-сё, поехали, говорю. Она так вздохнула - изменять, так изменять! и понеслось. А утром, знаешь, я смотрю, как она одевается, и у неё колготки такие прозрачные, и бабочки на них, и ноги… а у меня сил уже нет»
«Я только что с юга, представь, выхожу из моря, как юный бог, и все девки на пляже меня хотят…»

Мы посматривали друг на друга с удовольствием, как на отсроченное пирожное в холодильнике, и немного по-хозяйски: «Что-то попа у тебя подросла, не вздумай растолстеть. – А ты высох весь, бедолага, пора бы подкачаться»

Осенью мы встретились на Арбате. У меня были коричневые высокие ботинки с толстыми, постоянно развязывающимися шнурками, и мне самой лень было наклоняться каждые пять минут, поэтому я просила всех знакомых, которые попадались по дороге, и они присаживались на мокрый асфальт и завязывали эти шнурки. И Гай тоже присел, подобрав полы длинного плаща, а потом повёл меня в кафе. Мы двинулись к «Аквариуму», он оглянулся по сторонам и сказал – о, вот он кофе. Вот эти ребята купят нам кофе. И точно, два каких-то бритых парня безропотно расплатились за нас. Он действительно похудел, под плащом оказался мягкий итальянский пиджак (подложенные плечи, закатанные рукава, комиссар Катания) и, судя по всему, Гай занимал под ним совсем мало места.
«Я сейчас на чёрном. О, чёрное, это кайф для настоящих мудаков. Сейчас еду из клуба, мы вмазались и…»
И что-то он ещё такое говорил, а я смотрела на тёмные круги под глазами, запавшие щёки, похудевшие запястья, и неожиданно поняла, что время пришло. Мокрый сентябрь, дымная горечь в воздухе, - именно сейчас между нами должно произойти нечто особенное, не плановый акробатический этюд, а настоящая встреча после череды невстреч, а потом, конечно же, любовь. «Поехали к тебе? - Прости, малыш, но я сейчас никакой, меня нужно три дня в ванной отмачивать, прежде чем употреблять. - Да, столько времени у меня нет, только пара часов. Ну, в другой раз»

Оказалось, что времени не было у него. Той же осенью его избили всё на том же Арбате, а через три дня он умер во сне.
Я узнала, что он приехал из каких-то Набережных Челнов, в последнее время жил у взрослой некрасивой женщины, и было ему 20 лет. Она сказала о нём – врал, как птица поёт. Не врал только про чёрное и про девушек – их было много на похоронах, красивых и нарядных девушек. А звали его, на самом деле, очень просто – Роман.

Не испытываю ни малейшего желания заливаться слезами при мысли о нём, потому что более всего в этой истории мне дорог момент, когда удалось почувствовать – «сейчас!…», и это впечатление никуда не делось, я и теперь легко могу вспомнить падение сердца, холод по позвоночнику и знание: «…или никогда»